Мама с детства рассказывала мне о святых, о юродивых, поэтому знакомство мое с матушкой Алипией легло на подготовленную почву — я приняла все как должное, воспринимая Старицу Алипию как подвижницу. Приду к ней, что-то поделаю, иногда спрошу ее о чем-то, а иногда и постесняюсь. Общение со старцами отличается от общения с обычными людьми. Чаще всего оно происходит в несколько одностороннем порядке. То есть инициатива принадлежит старцу — он сам выходит тебе навстречу.

Ты ничего не думаешь, ни о чем не спрашиваешь, а если спрашиваешь, то больше молчишь. Говорит Старец. В случае с Матушкой она делала это без всякого предварительного разъяснения с чьей бы то ни было стороны — она сама начинала разговор или давала совет под воздействием своего пристального внимания к личности пришедшего.

Встреча наша была необычной.

Однажды я зашла в гости к своим знакомым — двум монахиням и они предложили мне пойти к прозорливой матушке в Голосеево. «Ну, пойдемте», — согласилась я.

Так мы и пошли втроем. Зашли. Встреча моя со Старицей была, конечно, удивительной, она заставила растаять моему сердцу «как воск», встрепенуться и потянуться к той любви, которая излучалась мне навстречу. «А я тебя уже давно поджидаю — поджидаю давно, давно! Я уже знала, что ты вот-вот должна прийти».

Монахини, с которыми я приходила к Матушке, как-то начали просить благословения для меня: «Матушка, благословите познакомить Лиду с врачом, чтобы она вышла замуж, потому что она одна, он один — пусть поженятся». Матушка посмотрела, посмотрела, но ничего не сказала.

Прошло время. Опять мои знакомые беспокоятся обо мне: «Матушка, благословите, мы познакомим Лиду с Иваном Васильевичем», — но она опять посмотрела внимательно, но ничего не сказала.

Однако знакомство наше все же состоялось. Но, как и давала понять Старица, благословения на совместную жизнь не было, поэтому все и окончилось на уровне знакомства. Мы не произвели друг на друга никакого впечатления.

Тем временем мне нужно было решить основную проблему в моей жизни — воспитать сына. Он ходил в школу, но не очень хотел учиться. Подошло время окончания восьми классов. Я пришла к Старице и говорю ей: «Матушка, я, наверное, его в училище или в техникум устрою». А Матушка советует совсем противоположное: «Да неплохо будет, если он и десять классов закончит». Так мы и поступили.

После окончания десятилетки ход событий изменился. Сын без всякой помощи поступил в Политехнический институт. Учеба была прервана службой в армии и по возвращении сын принял решение — бросить институт. Я его уговаривала: «Ну, хоть в техникум иди — что же ты институт бросил?» Но он отказывался, говорил, что технику не любит. Вскоре сын поступил в институт народного хозяйства — опять же сам, без всякой помощи. Совершиться это могло только по благословению Старицы, которая, видимо, с самой школы предвидела его путь и вела по жизненной дороге. Учиться сыну было легко. Он сам шел на экзамены и без труда сдавал их. Вскоре он еще в один институт поступил, окрыленный удачей, но потом бросил его, не захотел учиться. Вот как по благословению ему все это легко давалось.

Однажды был такой курьезный случай. Матушка принимала всех, и люди приходили к ней всякие — разного и социального, и нравственного, и духовного уровня. Все это не имело значения для всеобъемлющей любви Старицы, которая не осуждала человека за его немощи, а старалась его исправить, понимая, что силен враг рода человеческого. Однажды я пришла к ней. У нее были люди. Среди них находился один мужчина. Был он немного выпивши. Мне очень не хотелось, чтобы так случилось, что мы будем идти домой вместе. Публика явно не симпатизировала ему, я же поговорив с Матушкой, поспешила домой, чтобы успеть уйти пораньше.

- Матушка, я уже пойду домой, благословите.

- Да нет, посиди. Вместе пойдете, — сказала Матушка, указывая на нетрезвого мужчину.

Перспектива отнюдь не из приятных.

- Нет, нет, вместе пойдете.

- Кручусь, кручусь, но делать нечего — жду.

- Идите вот по этой дорожке вместе.

Ну, идем мы. Дошли до остановки, мужчина сел, я же думаю — как сбежать? Тут подходят к нему два милиционера, заметив нетрезвое состояние моего спутника.

- Я с женой, — начал оправдываться он.

- А где ваша жена?

- А вот сидит.

Тут они обратились ко мне.

- Это ваш муж?

- Да! — резко ответила я, вынужденная необходимостью спасать создавшееся положение.

Так и доехал он домой, оберегаемый благословением Старицы, а иначе ему не миновать беды — ожидали его пятнадцать суток! Матушка предвидела это и задержала меня наперекор моему упорному нежеланию.

Однажды я пришла к Матушке очень, очень расстроенная по своей работе. Это был разгар перестройки. Ожидались большие перемены, сокращения. И кто же попал первым в вихрь этих перемен — конечно же, я. Пришла я к Матушке совершенно убитая. Там были люди. Усадила нас за стол, посмотрела на меня со словами: «Да… Уж больно ты расстроенная!» - а сама легла «спать».

За столом началась оживленная беседа — каждый рассказывает кто о чем. Суть беседы сводилась вкратце к тому, что вот, мол, они были такими падшими, а теперь они такие «святые»… Матушка открыла глаза и серьезно сказала: «Не занимайтесь пустословием!» Встала и говорит без всякой с моей стороны подготовки: «Да! У тебя там очень много врагов! Ты туда не вернешься — туда тебя не возьмут».

- Что же делать? Куда идти работать?

- У тебя шея есть?

- Есть, — и плачу.

- Ярмо найдется. Будешь работать столько, сколько ты захочешь.

Я не говорила Матушке о сути своей проблемы и даже вообще о том, что она существовала. Как выяснилось позже, Старица была глубоко права.

Следующим местом моей работы была Киево-Печерская Лавра, где я проработала конструктором в «Укрреставрации» и работала там до шестидесяти лет — то есть столько, сколько хотела.

Сын из армии пришел очень больной, мы бегали по врачам. Собралась я к Матушке с одной женщиной. «Ничего, скоро он от нее отойдет» — сказала она весело. Слова эти звучали как приговор. Боже! Я в слезы. Неужели Матушке смешно, что сын мой отойдет. А через год сын женился и уехал, то есть «отошел» от меня.

Умерла моя мама. Я пришла к Матушке и рассказала ей об этом.

- Да нет, она не умерла.

Ну, я понимаю, что она не умерла, но она умерла — мы ее уже похоронили.

- Такие, как твоя мама — не умирают! Вот она здесь с нами рядом.

Я никогда не рассказывала Матушке о своей матери, но она сама духом почувствовала ту высокую духовную жизнь, которую провела мама. Она была очень религиозная, была из тех людей, которые непоколебимо стоят на букве закона — принципиальность, честность и строгость были неотъемлемыми чертами ее характера. Религия была для нее превыше всего. Мы все в семье ей подчинялись. Мама сказала — значит, так оно и должно было быть. Хоть здоровье ее было слабым, телосложение щупленьким, рост небольшой, но сила духа ее поражала. Поэтому Матушка и сказала о ней: «Такие, как твоя мама не умирают». То есть пребывают в Жизни Вечной.

Старица видела духом не только мою мать, но и отца, да и весь наш род. Однажды ей сказали о нашей семье: «Ой, Матушка, у нее такая мама - такая мама чудесная!» А она добавила: «А у нее и папа хороший!» Во время одной нашей беседы, когда речь зашла о нашей семье и родственниках, я высказала свое мнение:

«Вы знаете, Матушка, я как-то маминых родственников не очень люблю — они мне ничего плохого не сделали, но и ничего хорошего. Я их не люблю. Вот почему-то я люблю папиных». Матушка вдруг сказала мне: «Хм, что ж ты хочешь — у папы в роду старцы были”. Подробности истории нашего рода я не узнавала, но у мамы верующих в семье не было, а у папы да. Всю жизнь папа ходил в храм в Пуще-Водице и скончался удивительно — в воскресенье сходил в храм, а в понедельник умер.

Также еще был один интересный случай. Мне пришлось наблюдать, как к Матушке приехала довольно многочисленная семья. Увидев столь необычную в наше время картину, я позволила себе помыслить о них плохо. Матушка посмотрела и произнесла такие слова: «Да, всех родила — ни одного аборта не сделала. Да, — Матушка устремила серьезный взгляд куда-то вдаль, — а ты бы так не захотела».
Однажды я прихожу к Матушке, а она поет Интернационал. Пропела его так красиво, выразительно. А особенно громко и четко: «Вставай, проклятьем заклейменный весь мир голодных и рабов». Я думаю — и к чему бы это? Наверное, где-то произойдет какой-то переворот.
Вскоре страну нашу ознаменовала эпоха «перестройки», когда, действительно, как бы от «проклятья» все встали на путь перестраивания и переделывания — «мир голодных и рабов». Ничто не звучало напрасно в устах Христа ради юродивой.

Было у меня также еще одно событие в жизни, принесшее мне неизъяснимую боль и переживания. Разобраться во всем этом помогла мне Матушка.

По возрасту я тогда была сравнительно молода — тридцать семь, тридцать восемь лет. С мужем разошлась очень рано.

На работе я встречалась с одним человеком. Дома я ничего не говорила и вообще никому ничего не говорила. Матушке Алипии также. И вот как- то я к ней прихожу — пришла, молчу, ничего не говорю. Она возле меня что-то делает.

- Да, хороший муж у тебя!

- Да какой там муж? Это не муж.

- Муж, муж. Я знаю — муж. Чудесный человек!

Обрадовалась я — так его хвалит!

- Замечательный будет муж!

Я радуюсь.

- Но в церковь не пустит. Ты забудешь, как туда и двери открываются.

Я подумала: «Та! Будет спать — на раннюю побегу».

- Нет, нет. Не побежишь. Ты даже забудешь, как открываются туда двери, — тут же ответила Старица на мои мысли.

И что же? Через день-два иду на работу. «Муж» увидел как-то, что я заходила в церковь, да и говорит мне с удивлением и недовольством: «Лидка, ты что — в церковь ходишь?! Это же какой-то опиум! Ты что? Ну, ничего! Переступишь порог моего дома — ты забудешь, что это такое, как туда и двери открываются».

Что же говорить маме? Прихожу и маме рассказываю.

- Ты от Ирода избавилась, так ты идола нашла?! Чтобы его ноги здесь не было!

Так у нас ничего не получилось. Однако последствия продолжались еще долго. Разошлись мы со страшным скандалом. Он меня проклял, по его словам, на всю жизнь, не смотря на атеистическое мировоззрение.

Неприятностей было много. Потом он женился на другой женщине, уехал в Москву, где его и убили.

При Старице невозможно было помыслить что-нибудь плохое — сразу же она обличала осуждающие мысли или нечистые. Все было видно ей, как на ладони. Испытала я это неоднократно.

Пришла к ней как-то, а у нее сидит монах из Москвы. Разговаривали они о чем-то, я сидела и наблюдала со стороны — монах привлек мое внимание. Не помню точно, о чем я думала, но суть сводилась к следующему: «Та, — думаю, — все монахи одинаковые…» А Матушка посмотрела на меня и говорит: «Это настоящий монах — это чистый монах».

Был и еще такой случай. Приехала к Матушке женщина с Дальнего Востока — из Советской Гавани. Муж у нее был адмирал, и он должен был идти на учения — в океан выходить с людьми. «Я так боюсь, чтобы ничего не случилось, чтобы не погиб никто из молодежи — родители-то проклянут. Благословите, Матушка, на благополучный ход учений», — просила женщина. И все завершилось благополучно.

Вернувшись с моря, адмирал радостно спросил жену: «Ты что, наверное, все это время с колен не вставала — молилась обо мне?»
Вспоминается еще такое поучение Старицы. Помню, как она сказала мне однажды, видимо отвечая на какие-то мои мысли, которых я сейчас уже не помню: «Ходи в церковь. Помолись, а потом иди домой без оглядки. Не оглядывайся на то, что там происходит». Этот совет особенно ценен для меня, поступая в соответствии с таким благословением легко сохранить душу от воздействия лукавого, который прилагает все усилия, чтобы отвести человека о Церкви, от храма, смутить и погубить душу.
(«Стяжавшая любовь» — «А я тебя уже давно поджидаю», — Вересоцкая Лидия Алексеевна, г. Киев)