II. Монашеские подвиги
ЯВЛЕНИЕ Христа брату Симеону, несомненно, наиважнейшее событие его жизни. Оно не могло не отразиться самым существенным образом на всем ее дальнейшем развитии, не могло не произвести самых глубоких изменений в его душе и сознании. Внешне, однако, течение жизни мало изменяется: он остается на том же «послушании» – на мельнице, и распределение времени продолжает быть тем же, что и прежде – это общий порядок Монастыря; келлейное правило, многочасовые богослужения в храме, трудовой день с обычными человеческими нуждами – питанием, отдыхом, сном. Порядок общий для всех, но жизнь у каждого разная, «своя». И если у каждого есть своя личная жизнь, то тем более была она у Симеона.
В момент явления ему Бога он всем своим существом был «извещен», что грехи ему прощены. Исчезло адское пламя, что гудело вокруг него, прекратилась адская мука, которую он испытывал в течение полугода. Теперь ему было дано переживать особую радость и великий покой примирения с Богом; его душой овладело новое сладостное чувство любви к Богу и к людям, ко всякому человеку.
Прекратилась молитва покаяния1), ушло то неудержимое горячее искание прощения, которое не давало ему смежить очей сном. Но означало ли это, что теперь он спокойно мог предаться сну?
Конечно, нет.
Познавшая свое воскресение и увидевшая свет подлинного и вечного бытия, душа Симеона первое время после Явления переживала пасхальное торжество. Все было хорошо: и мир великолепен, и люди приятны, и природа невыразимо прекрасна, и тело стало иным, легким, и сил словно прибавилось, и слово Божие радует душу, и ночные бдения в храме и особенно молитвы в келлии наедине – стали сладостны. От избытка радости душа жалела людей и молилась за весь мир.
Через некоторое время, в праздничный день, после всенощного бдения в храме, утром, когда брат Симеон прислуживал в общей трапезе, его вторично посетила благодать, подобная по роду первой, но с несколько меньшей силой, и затем постепенно ощутимое действие ее стало слабеть. Память о познанном сохранялась, но мир и радость в чувстве и сердце умалялись, а на смену им приходили недоумение и боязнь потери.
Что же делать, чтобы не допустить этой потери?
Подвиг бдения, поста и молитвы остается неизменно напряженным, и однако свет и любовь умаляются, а душа тоскует и скучает об удаляющемся Господе.
Началось внимательное искание ответа на растущее недоумение в советах духовника и в творениях Святых Отцов-аскетов.
Молодой монах узнает о себе, что он удостоился дара редкого, исключительного, но не понимает, почему же ум его, исполнившийся света богопознания, несмотря на весь подвиг хранения заповедей, снова омрачается видением бесов, которые исчезли первое время после Явления Господа?
* * *
Симеон, полный недоумения, пошел в Старый Русик за советом к старцу Отцу Анатолию.
Последний, услышав о всем происходящем с молодым монахом, говорит ему:
– Ты, наверно, много молишься?
– Я молюсь непрестанно, – ответил Симеон.
– Думаю, что ты неправильно молишься, и потому так часто видишь бесов.
– Я не понимаю, что значит правильно или неправильно молиться, но я знаю, что надо всегда молиться, и потому постоянно молюсь.
– Во время молитвы ум храни чистым от всякого воображения и помысла и заключай его в слова молитвы, – сказал ему Старец Анатолий и объяснил при этом, что значит «чистый» ум и как его «заключать» в слова молитвы.
У старца Анатолия Симеон провел достаточно времени. Свою поучительную беседу отец Анатолий закончил словами нескрываемого удивления:
«Если ты теперь такой, то что же ты будешь под старость?» Отец Анатолий был терпеливый и выдержанный подвижник, свою долгую жизнь, как говорил о нем Старец Силуан, он провел в подвиге поста и покаяния, но лишь под старость, на 45 году монашества испытал он великую милость Божию и познал, как действует благодать. Естественно, что он был удивлен жизнью молодого монаха, но, конечно, он не должен был выявлять своего удивления, и в этом была его ошибка, так как он дал молодому подвижнику сильный повод к тщеславию, с которым тот еще не умел бороться.
Ошибка старца Анатолия была не только педагогической, но и против благодати. Благодать Божия не допускает подлинного подвижника говорить своему собрату похвалу, которую даже совершенные нередко не могут понести без вреда. Похвалы говорятся только в том случае, когда кто-либо изнемогает от отчаяния, но открывать глаза «шуйцы» на то, что творит с нами десница Божия или совсем не должно, или с величайшим искусством и осторожностью.
Так или иначе, у молодого и еще неопытного монаха Симеона началась самая трудная, самая сложная, самая тонкая брань с тщеславием. Гордость и тщеславие влекут за собой все беды и падения: благодать оставляет, сердце остывает, ослабевает молитва, ум рассеивается и начинаются приражения страстных помыслов. Душа, созерцавшая иную жизнь, сердце, испытавшее сладость Духа Святого, ум, познавший чистоту – не хотят согласиться на принятие осаждающих дурных мыслей, но как достигнуть этого?
До Явления душа Симеона не умела бороться с помыслами и дошла до отчаяния, несмотря на непрестанно действующую молитву; после Явления – душа его познала мир благодати Святого Духа и жизнь была сплошною молитвою и славословием. Но все это снова стало удаляться и опять началась брань помыслов. Душа тоскует.
Просит, молится, плачет, пребывает в борьбе, чтобы удержать Неудержимого, но свет, если и возвращается, то ненадолго и не как прежде, и затем снова оставляет.
Начались долгие годы смены благодати и оставлений.
(продолжение следует)
