9Старец Паисий Святогорец. Почтение к старшим

— Геронда, иногда я грублю старшим. Я понимаю, что веду себя плохо и исповедую этот грех.

— Раз ты это понимаешь и исповедуешься, то потихоньку ты возгнушаешься собой, в положительном смысле этого слова, и смиришься. Тогда придет Благодать Божия, и ты избавишься от этой дурной привычки.

— А я, Геронда, иногда шучу с сестрами и по любви поддразниваю их. Однако я боюсь дойти до вольного обращения.

— Это не дело, ведь ты же младшая! В семье обычно взрослые подшучивают над детьми и играют с ними, а не наоборот. Так радуются и взрослые и дети. Но дразнить деда или бабушку малышу не приличествует. Каково будет, если карапуз ни с того ни с сего подскочит к отцу, схватит его за шиворот и начнет щекотать! Но когда взрослый ущипнет малыша, это совсем другое дело. Тогда ребенок ведет себя, в добром смысле этого слова, раскрепощено, взрослый становится ребенком, и радуются и тот, и другой.

— Геронда, бывает так: помысл говорит мне о том, что нечто совершается неправильно, я высказываю свое мнение старшим, а они этого не принимают. Следует ли мне с ними согласиться?

— Нет, со злом не соглашайся. Говори доброе, правильное, но правильно и по-доброму: «Может быть, лучше сделаем так? Я говорю тебе это просто, как помысл». Или же говори: «У меня есть такой-то помысл». Таким образом, ты становишься магнитом и притягиваешь к себе Благодать Божию. Некоторые говорят вольно по привычке, а не оттого, что стремятся выразить свое мнение. Как бы то ни было, младшему в любом случае необходимо иметь уважение к старшему. Но и сам старший, если можно так сказать, нуждается, чтобы его уважали. И даже если у него есть недостатки, доброе у него все равно есть — какой-то опыт и тому подобное. Ты, когда тебя спрашивают, смиренно и с уважением высказывай свой помысл, но при этом не надо иметь в себе внутренней уверенности в том, что дело обстоит именно так, как ты себе представляешь. Ведь кто-то другой может знать то, что ты не знаешь, или то, о чем ты не подумала. Если человек услышит, как обсуждается какая-то тема, и в связи с этим ему в голову придет какая-то мысль, по его мнению более правильная, то ему следует сказать: «Мне пришел помысл» — если он разговаривает со своим сверстником. Если же он разговаривает с человеком старшего возраста, то ему следует сказать: «Мне пришел хульный помысл». Потому что вмешиваться в чужие дела — это бесстыдство, даже если высказываемое мнение правильно.

— А говоря «уважение к старшему», Вы имеете в виду старшего по годам или по духовному возрасту?

— Главным образом по годам. Ведь посмотри: человек, который находится в духовно преуспевшем состоянии, относится к тому, кто старше его, с уважением, почтением.

— Геронда, а естественно ли человека, младшего по возрасту, но духовно преуспевшего, уважать более того, кто старше годами, но духовно преуспел меньше?

— Нет, это неправильная постановка вопроса. В каком бы состоянии ни находился тот, кто старше годами, ты должен отнестись к нему с почтением ради его возраста. Отнесись к людям с почтением: к тому, кто старше — за его годы, к тому, кто младше — за его благоговение. Если есть уважение, то младший с почтением относится к старшему, а старший — к младшему. В уважении присутствует любовь. «Ему́ же да́нь — да́нь, ему́ же че́сть — че́сть«, — говорит Апостол Павел.

— А если младшие делают замечание старшим, это плохо?

— Это типикон нового поколения. Но в Священном Писании написано: «Обличи́ бра́та твоего́;». «Обличи отца твоего» там не написано. Нынешняя молодежь спорит, бунтует, сама не понимая этого. Свое поведение они считают естественным. Они разговаривают с бесстыдством, а потом говорят: «Я сказал это просто так». Молодежь попала под воздействие духа мира сего — развинченного, хулиганского духа, который ничего не чтит и не уважает. Младшие ведут себя по отношению к старшим без уважения и не понимают, насколько это плохо. Что можно ждать хорошего, если молодой человек якобы для того, чтобы быть яркой индивидуальностью, говорит, что уважение к старшим свой век отжило? Необходимо многое внимание. Современный мирской дух внушает молодежи: «Не слушайте родителей, учителей». Поэтому нынешние дети с самого малого возраста становятся все хуже и хуже. А больше всего портятся те дети, родители которых, не понимая того зла, которое они им делают, восхищаются своими чадами и считают их какими-нибудь там «вундеркиндами», когда те разговаривают с бесстыдством. Как-то раз ко мне в каливу пришел отец с сыном лет восьми-девяти и племянником того же возраста. Одного мальчугана я посадил справа, а другого слева от себя. А незадолго до них ко мне пришел один знакомый художник, очень хороший человек и мастер своего дела — за одну минуту может нарисовать портрет с натуры. «Дионисий, — попросил я его, — нарисуй-ка детей, вот как мы сейчас с ними вместе сидим». — «Сейчас попробую, — ответил он, — но не знаю, удастся ли мне это, потому что они вертятся». Едва только он взял лист бумаги и начал рисовать, как один ребенок вскочил и «уважил» его: «Сейчас посмотрим, придурок, что ты там нарисуешь!» А вокруг полно народу! Но молодой человек нисколько не смутился. «Таковы, отче, нынешние дети», — сказал он мне и продолжил рисование. У меня же кровь ударила в голову! А отец ребенка вел себя так, словно ничего не произошло! Твои дети так хамят тридцатилетнему человеку, который их же еще и рисует в придачу! Сколько же в этом бесстыдства и неуважения! Сколько всего еще кроме этого! Как же это страшно! И вот представь теперь, что кто-то из этих детей захочет стать монахом. Для того, чтобы такой ребенок стал настоящим монахом, необходимо много работы. Матери, не следя за своими детьми, их разрушают. Вся основа в матери. В России если что-то и изменилось, то лишь потому, что матери тайно удержали веру, благоговение и помогли своим детям. К счастью для нас, в христианских семьях сохранилось немного закваски. Иначе бы мы погибли.

— Геронда, а смогут ли дети, которые растут таким образом, измениться или стать монахами, если впоследствии они этого захотят?

— Если они осознают то, что вели себя нехорошо, то Христос поможет им. То есть, если в человека войдет добрая обеспокоенность, то вопрос можно считать закрытым. Но как исправятся такие дети, если, став монахами, они по-прежнему считают себя правыми и говорят об игумене или игуменье: «Что у нас за диктатор? Где это видано, чтобы такое творилось в нашу эпоху?!» Некоторые монашествующие доходят и до того, что говорят мне подобные глупости.

Мало-помалу уважение совершенно сходит на нет. Ко мне в каливу приходят молодые ребята, и большинство из них сидят нога на ногу, а старым людям некуда присесть. А другие, видя чуть подальше свободные пеньки для сидения, ленятся пройти два шага, перенести их поближе и сесть. Я сам должен ворочать для них эти пеньки. И даже видя, как я их несу, они не подойдут и не возьмут их у меня. Хотят попить воды, но сами не хотят пройти нескольких метров, чтобы ее зачерпнуть. Я сам должен принести им и по второй кружке. Нет, правда, меня поражает: приходят группы по тридцать здоровенных парней, глядят на то, как я, ковыляя, несу большую коробку лукума, бидон с водой, кружки, чтобы их же и напоить, но ни один из них даже не шелохнется, чтобы мне помочь. А пропахший порохом генерал-майор, сидящий рядом с ними, встает и спешит мне на помощь! Молодежь думает, что в афонской каливе к ним тоже подойдет официант и обслужит их — подобно тому, как он подходит где-нибудь в ресторане или в гостинице. Раз пять-шесть я даже проделал такую штуку: шел за бидоном, с трудом ковылял, приносил им воду и выливал ее на землю у них перед носом! «Воды-то, парни, я вам принести могу, — говорил я им, — да только она вам не на пользу пойдет!»

В городском транспорте видишь, как дети сидят, а пожилые люди стоят. Молодые сидят нога на ногу, а взрослые люди поднимаются, чтобы уступить место старикам. Молодые свои места не уступают. «Это место, — говорят, — мною оплачено». Сидят и ни на кого не обращают внимания. А какой дух был в прежние времена! По обеим сторонам узеньких улочек сидели женщины, и когда мимо проходил священник или пожилой человек, они вставали. И детей своих тоже приучали к этому.

Сколь же часто я прихожу в негодование! Приходится видеть, как беседуют пожилые, степенные, заслуженные люди, а молодые наглецы беззастенчиво вмешиваются в разговор, прерывают его, несут всякую чушь и еще считают это достижением. Делаю знак, чтобы они прекратили, но те не обращают на это никакого внимания. Для того, чтобы остановить, приходится выставлять их на посмешище — иначе будут продолжать свое. Ни в каком Отечнике или Патерике не написано, чтобы молодые люди подобным образом разговаривали со старшими. В Отечнике написано: «рече́ ста́рец«, а не «рече юнец». В старое время младшие молчали в присутствии старших и радовались, что молчали. Они даже не садились там, где сидели старшие. Юные той эпохи отличались застенчивостью, скромностью, благоговением, говоря со старшими, они заливались румянцем. А уж если бы кто-то из детей того времени нагрубил родителям, то он от стыда и на базаре не смел бы появиться! А на Святой Горе монах не участвовал в хоровом торжественном пении, если его борода еще не была седой. А сейчас видишь, как в хоры собираются и послушники, и кандидаты в послушники… Ладно, что делать — но пусть, по крайней мере, выучатся вести себя с уважением к старшим и с благоговением.

Можно услышать и такое: воспитанник Афониады заявляет ректору, который облачен архиерейским саном: «Владыко ректор, мы с вами будем говорить как равный с равным». Да-да, доходят уже до этого! И худо то, что потом этот юнец не понимает, что здесь плохого, упорствует: «Ну и что я такого сказал? Не понимаю». Вместо того чтобы попросить владыку ректора: «Прошу прощения, благословите мне высказать один помысл; но, может быть, то, что я скажу, будет и глупостью», подросток как ни в чем не бывало заявляет: «У тебя свое мнение, а у меня свое». Тебе понятно? К несчастью, этот дух проник и в духовную жизнь, и в монашество. Слышишь, как послушники жалуются: «Я говорил об этом Старцу, но он меня не понимает. Хотя я напоминал ему об этом неоднократно!» — «Слушай-ка, — говорю я, — да как же у тебя язык-то поворачивается говорить это «неоднократно» ? Ведь тем самым ты словно говоришь: «Старец так и не исправился». — «Ну а что, — отвечает, — разве я не могу выразить своего мнения?» Когда слышишь такое, просто взрываешься. А под конец он еще тебя спрашивает: «Что, расстроился? Ну, прости меня». То есть я должен его простить не за то, что он сказал, а за то, что у меня кровь ударила в голову!

Прочитано: 74 раз.

Голосеево монастырь<--Голос --> Голосеево монастырь

Комментарии закрыты